Лето, которого мы не видели вовсе
Любовь холоднее, чем смерть Артист Александр Жданов выходит к публике не абы как — в приличном таком костюмчике, чуть подержанном. Выходит и сразу кланяется, улыбается, здоровается: а вы как? не болит ли чего? все ли дома в порядке? какое время года больше любите? Жданову не хватает только аккордеона — а то мы бы, словно в машине времени, перенеслись с ним лет на тридцать назад в провинциальный ДК. На сборный концерт какой-нибудь самодеятельности. Концерт, впрочем, будет. Выступа-а-ает… Черт знает что выступает. Из-за вращающейся прямоугольной выгородки с атрибутами убогого городского жилья (тоскливая батарея центрального отопления, унылая газовая плита) является здоровенный голем из папье-маше, пухлый болван, похожий на снеговика, и, торжественно жестикулируя, подпевает фонограмме слезоточивого романса Неморино. Сияющий Жданов тащит снеговика на поклоны… Так начинается самый скандальный спектакль уходящего театрального сезона — ранняя пьеса Юрия Клавдиева в постановке молодого режиссера Андрея Корионова. Если втупую пересказать сюжет, вероятно, кому-то и примерещится нечто шокирующее. Чокнутый старый коммунист Семен Афанасьевич (его-то и играет Жданов) проводит досуг, ставя ловушки на бомжей, расчленяя тела попавшихся в сети жертв и предавая их огню. Ему помогает беспризорник Андрюшка. В один прекрасный день Андрюшка режет горло Семену Афанасьевичу, прибегает на гулянку к своим бывшим друзьям (те веселятся в подвале), пускает в расход одного из них, а потом и сам сводит счеты с жизнью. Кровь льется не просто так: имеется подоплека. Существовать, как сообразил сметливый Андрюшка, должны те, кто «свое лето помнит», а прочие — балласт, который можно и сбросить с корабля современности. Этого экстравагантного синопсиса в сочетании с информацией о том, что в спектакле звучит то ли тридцать семь, то ли восемнадцать матерных слов, герои занимаются сексом и что-то неправильное курят, возмущенным представителям общественности хватило, чтобы потребовать спектакль закрыть, а создателей — арестовать. Тут уж было не до искусства. Журналисты срочно принялись строчить фельетоны, дабы отпугнуть замаячивший призрак цензуры. И, как положено в подобных случаях, упирать на воспитательное значение постановки: мол, не ходите, дети, в Африку гулять, иначе не ровен час окажетесь балластом. Оно, воспитательное, там есть — но соль истории не в нем. Драматург Юрий Клавдиев — персонаж яркий и харизматичный; вчерашний тольяттинский скинхед и слесарь, сегодня — сценарист Ларса фон Триера и звезда новейшей русской драматургии. Репортажная достоверность, с которой Клавдиев пишет о гопницких подворотнях, сослужила ему двоякую службу. С одной стороны, всеобщий респект: соленый вкус правды дорогого стоит. С другой — сочинения Клавдиева подернулись в сознании многих его поклонников неким брутальным флером; и ставить их в театре, значит, надо так, как приставляют заточку к горлу. Режиссер Андрей Корионов таких ожиданий не оправдал, зато, кажется, вытащил из пьесы то главное, ради чего она написана. Роль Андрюшки доверена Юрию Ершову — артисту с внешностью патентованного интеллигента, с худыми нервными пальцами и благородным, несколько старообразным лицом. Когда Андрюшка сообщает со сцены, что ему 14 лет, в зале прокатывается нервный смешок. В воздухе повисает намек на некое надувательство. И его тут много. Семен Афанасьевич наскоро латает свое кровоточащее горло и посылает залу воздушные поцелуи. Трудных подростков (отличные актерские работы Натальи Высочанской, Павла Чинарева и Антона Гуляева) как будто вовсе не заботит необходимость что-то играть. Хоровой блатнячок под гитарку, танцевальные па из репертуара балета «Тодес», уморительная имитация орального секса и старательные этюды на тему «Мы покурили анаши». Это уже новая самодеятельность (не в обиду артистам: они, повторяю, стилизуют ее вполне профессионально), комеди-клабовского розлива — через тридцать лет, впрочем, она станет столь же поношенной, как костюмчик Семена Афанасьевича. Одна критик умно написала, что в пьесе Клавдиева не найти исходные обстоятельства, так называемый «нулевой акт», — предварительные биографии героев и карту их взаимоотношений, которые подразумевает традиционная драматургия. Это, наверное, потому что его герои давно мертвы: лежали в мерзлых своих могилах, нынче каким-то чудом ожили и теперь они — буквально — отморозки. Страшно актуальная тема — сразу мильон терзаний. А мы-то с вами живы? И сколько нам на самом деле лет — четырнадцать, как Андрюшке, или шестьдесят семь, как Семену Афанасьевичу? И что такое «лето», к которому каждый из нас стремится, сминая барьеры и пешеходов, — город золотой или установка, застрявшая в заиндевевших мозгах универсального солдата? Режиссер Корионов на вопросы отвечать не стал — но перевел их на театральный язык, создав на сцене одновременно бодрую и гнетущую антиутопию, в которой каждый из героев покажет, во что он горазд, но надежды на классическую драматическую форму с положенным ей очистительным катарсисом нет и не будет. Андрей Пронин. 12 мая Полюбите нас черненькими Взяв за основу новой постановки историю про сумасшедших и наркоманов, с матом, сексом и убийствами, театр «Приют Комедианта» идет на очередной рискованный эксперимент. Это уже стиль и почерк – удивлять и пугать почтенную публику. Правда, в числе последних попыток грядущая премьера может стать самой состоятельной: режиссер Андрей Корионов, даром что ходит еще в молодых и начинающих, четко осознает, что и зачем ставит: не «чернуху», а именно «антиутопию». Для скандальной постановки, коей, несомненно, станет «Лето...», у него есть осмысленные цели и задачи, здоровое чувство юмора, неплохой вкус, складные речи начитанного человека, спокойный взгляд сложившейся личности и печать интеллекта на лице. А также неплохой опыт, жизненный и профессиональный: будучи примерным сыном хороших родителей и недавним выпускником мастерской Юрия Красовского в СПбГАТИ, Корионов заявил о себе качественным дипломным спектаклем «Дура ненормальная – это я», взятым в репертуар Такого театра. Затем был «Беглец» по повести Валентина Распутина «Живи и помни», идущий на площадке Музея Ф. М. Достоевского, и спектакли «Лунный пейзаж» и «Чайка Джонатан Ливингстон» в театре «Суббота», где Корионов честно прошел путь от монтировщика до режиссера-постановщика. Что касается ранней пьесы модного современного драматурга и сценариста Юрия Клавдиева, призера «Новой драмы», «Любимовки» и «Кинотавра», бесстрастно и упоительно творящего в жанрах «драма, ужасы, криминал», то с пьесой этой работать было и легко, и сложно. Объем текста небольшой, а форма «неклассическая»: у персонажей отсутствуют удобные для постановщиков и артистов так называемые исходные обстоятельства. Поэтому Корионов щедро разбавляет материал театральными приемами: музыка и песни (оформитель Иван Благодер), метафора в танце (хореограф Наталья Осипова), наконец, минимальная сценография в виде почти условных декораций (художник Евдокия Смирнова-Несвицкая). А во время репетиций ищут мотивацию героям и додумывают историю их отношений. В пьесе действуют представители двух поколений, условно потерянных для общества и потому одиноких, страдающих и озлобленных. Это старики и молодежь, которые остро чувствуют, что никому не нужны, а потому как бы вольны в словах и поступках. Сумасбродный пенсионер 67-летний Семен Афанасьевич (з. а. России Александр Жданов) – своего рода народный мститель, решивший на свой лад очистить мир от скверны, «упырь, сошедший с ума безработный партиец», взявший на себя право казнить неугодных и наказывать мертвых. Подростки (Наталья Высочанская, Павел Чинарев, Павел Ефимов, Антон Гуляев), ушедшие в дикий разгул в подвале жилого дома, где они кучкуются, диковатым образом философствуют в меру своего возраста и интеллекта и, разумеется, выпивают, покуривают травку и бесконечно совокупляются. Таким образом они спасаются от страха. Сам режиссер такую жизнь не вел, если не считать обычный для каждого человека минимальный формальный опыт «разврата» мальчика из приличной семьи на чердаках и в подвалах: всего запретного делал по чуть-чуть, в основном же наблюдал и делал выводы. Интересно, но последнюю работу своего коллеги Андрея Прикотенко (спектакль «Лерка» в Балтийском доме, где сюжет и форма отчетливо перекликаются с «Летом...») Корионов не смотрел и до своей премьеры смотреть не хочет. Не видел он и фильм Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь», снятый по сценарию того же Юрия Клавдиева с абсолютно идентичными сценами безумства в подвалах и нарочито наплевательского отношения к себе и к жизни. Может показаться странным, но «милейшие создания» с ярлыками «наркоманы, извращенцы и убийцы» получаются в спектакле обаятельными и достойными сочувствия – несколько брезгливого и снисходительного, какое вызывают пациенты дурдома у обывателей, у которых формально все в жизни хорошо и правильно. По признанию Корионова, он на примере предельно реалистичного материала попытается рассказать нам внятную историю людей, брошенных в безумный мир и вынужденных самостоятельно выкарабкиваться. Надо отдать ему должное: как постановщик он собран, тактичен и аккуратен. А излишки мата, где крепкого словца можно спокойно избежать, просто убрал из текста, оставив лишь атмосферные моменты, присущие субкультуре. Что характерно, после мрачного и жесткого «Лета...» Корионов хотел бы расслабиться, а потому мечтает о легком жанре: хочет поставить классическую костюмную комедию. Мария Кингисепп. Газета "Санкт-Петербургские Ведомости". Ловушка для бомжей В "Приюте комедианта" показали третью по счету премьеру этого сезона – спектакль “Лето, которого мы не видели вовсе”, входивший в топ самых интригующих эстимейтов петербургской драмы 2008/2009. ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ впечатлился не фактом обращения театра к пьесе современного отечественного драматурга Юрия Клавдиева, а тем, как с ней обошелся режиссер Андрей Корионов. На "Лете, которого мы не видели вовсе" в кои-то веки понимаешь, что имел в виду Кирилл Серебренников, называя современные пьесы не материалом для постановки, а поводом. Герои спектакля Андрея Корионова разительно непохожи на персонажей господина Клавдиева. Первым на сцене появляется щегольского вида пожилой мужчина (Александр Жданов), согбенно кланяющийся публике с вальяжностью конферансье и пускающий слезу под доницеттиевскую коронку "Una furtiva lagrima". Вместе с блондинистым пай-мальчиком Андрюшкой (Юрий Ершов) этот Семен Афанасьевич составляет идиллическую пару “добрый внучок и молодой дедушка”. Вот только досуг они проводят своеобразно: старый, исповедуя Диалектику Мертвых Коммунистов карает расчлененкой самоубийц и ставит ловушки-капканы для бомжей, а малый помогает ему в этом хобби – в благодарность за то, что год назад дедуля снял с него, задохнувшегося, пакет с клеем. Об этих душещипательных обстоятельствах зал узнает из предписанных драматургом диалогов, но на первых порах в спектакле нет и намека на ту “чернуху”, которой славятся пьесы Юрия Клавдиева. Поначалу режиссер показывает своих героев абсолютно благополучными людьми – такими же, как и те, что сидят в зале. Поэтому когда юноша с внешностью отличника ни с того ни с сего начинает материться хуже сапожника, а потом и вовсе режет горло своему спасителю, все это производит впечатление грома среди ясного неба. Фигуранты пьесы Кла
